Если три тысячи московских улиц вытянуть в одну линию, получится дорога протяжением в две тысячи шестьсот километров. Это расстояние больше, чем от Москвы до Берлина.
Невозможно показать читателю, как выглядят сегодня все московские улицы: их, повторяем, три тысячи, и нет среди них мало-мальски значительных, которые оставались бы стынуть в своей каменной неподвижности. Все больше старых улиц и площадей затрагивает великая перестройка. Многие важные городские магистрали переделаны или переделываются от начала до конца. Мы уже не говорим о новых районах. Пройдемся же по некоторым из них.
...Из овальной чаши сегодняшней Октябрьской, в прошлом Калужской, площади в густом пучке улиц отходит на юго-запад одна из крупнейших магистралей столицы— Большая Калужская.
Машины, троллейбусы, автобусы медленно огибают шумную, полную движения площадь и вырываются на простор этой улицы-автострады. Она пролегает по краю холма, параллельно Москве-реке. Неподалеку от нынешней границы города улица разветвляется: естественное ее продолжение — Калужское шоссе; вправо забирает, повторяя широкий поворот реки, Воробьевское шоссе — шоссе Ленинских гор.
Около шестисот лет, с XIV века, известна эта улица — древняя дорога из столицы Руси в Калугу. И много видела на своем веку эта исхоженная, изъезженная улица-дорога.
В 1591 году вблизи современной Большой Калужской расположился станом крымский хан Казы-Гирей. Москва отразила нашествие, хан поспешно увел на юг остатки своей орды, и на следующий год в ограждение столицы на месте казы-гиреевского стана были воздвигнуты крепостные стены Донского монастыря. В 1612 году по Калужской дороге, под фланговым ударом Минина, бежали толпы интервентов гетмана Ходкевича, спасаясь от русского гнева. В 1812 году по этой же дороге уходили от грозной Москвы армии французов.
Первые постройки — заезжие дворы и трактиры — появились на дороге ближе к Москве еще в те времена, когда из Калуги потянулись в столицу первые обозы. С течением времени правую сторону дороги, вплоть до Москвы-реки, заняли загородные боярские дворы: уж очень хороши были здешние тенистые вековые рощи и живописен крутой берег москворецкой излучины. В XVIII веке на Калужской встали богатые особняки князей Голицына и Трубецкого и промышленника Прокопия Демидова, владельца заводов и немерянных, земельных угодий на Урале. В тридцатых-сороковых годах прошлого столетия Демидовский дворец и княжеские дачи были куплены в казну, и Николай I подарил их своей жене, назвав огромное объединенное имение с его дворцами, садами, прудами, затейливыми беседками «Нескучным».
В 1856 году близ Калужской обосновался механический завод Бромлея, ныне известный станкостроительный завод «Красный пролетарий». Через несколько десятилетий он стал одним из центров революционного движения в городе: бромлеевцы участвовали во всех выступлениях рабочей Москвы, начиная с 1896 года. В 1905 году стычки с полицией и казаками на Калужской площади окрасили камни мостовой кровью рабочих.
Осенью 1941 года Большая Калужская стала военной магистралью. И отсюда шли в бой за Москву ее героические защитники. Улицы перегородили надолбы, на крышах домов щетинились зенитные орудия.
Богата история стороны Калужской. Однако только в наше время поднялась и расцвела эта древняя улица-дорога.
В советскую Москву Калужская вошла неказистой окраиной с ветхими, по преимуществу одноэтажными домиками за широкими деревянными оградами. По горбатому булыжнику тарахтели телеги, скрипела старенькая конка, потом заскрипел трамвай. Писатель И. Ф. Горбунов так рисует предоктябрьскую пору Калужской: «По вечерам пусто и темно, только купеческие псы заливаются. Полагалось четыре фонаря на всю улицу, и те освещали только собственный столб, на котором были утверждены».
И вот Большая Калужская, какой мы видим ее сегодня. Строительство этой магистрали началось в иных условиях, чем, скажем, реконструкция улицы Горького.
Район Калужской был значительно меньше испорчен капитализмом, чем многие центральные кварталы. Тут не было еще следов жестокой борьбы за пядь земли. К тому же красивое приречное расположение, обилие зелени, наконец малоценность старых домов, которые предстояло снести, — все это говорило за целесообразность развития именно здесь крупного строительства.
В 1936 году сюда привезли материалы, механическое оборудование. Плотники огородили улицу сплошным забором. Скоро сквозь щели его уже виднелись разрытая земля, груды кирпича, металлические балки. Вдоль фронта строительства, измеряемого несколькими километрами, последовательно закладывались фундаменты больших жилых домов.
Прошло несколько месяцев, и мачты кранов, одна за другой, скрылись за стенами поднявшихся ввысь корпусов. За четырнадцать месяцев появилось без малого полтора десятка многоэтажных зданий, сразу же заселенных.
Так на Большой Калужской Москва положила начало индустриальному поточному строительству жилых домов.
Новые семи-девятиэтажные дома, облицованные по цоколю камнем, то полированным, то «под шубу», уходят двумя рядами в далекую перспективу магистрали. Справа, лишь только начинается парк, здания поставлены поодаль друг от друга, и сквозь чугунные стебли оград видна зелень Нескучного сада.
Среди поселившихся в Новых квартирах — представители всех категорий трудящихся. Вот список жильцов первого попавшегося подъезда: рабочий кондитерской фабрики, генерал, педагог школы-десятилетки, инженер станкозавода имени Орджоникидзе, академик, рабочий завода «Красный пролетарий».
В этом же подъезде живет один из многих заслуженных строителей Москвы, маляр Дмитрий Филиппович Макаров. Он пятьдесят лет в рабочем строю и все не покидает любимого дела. Товарищи по профессии дружелюбно называют его «ходячим справочником». Старый рабочий на память знает самые сложные рецепты всякого рода окрасок и оклеек — «под шелк», «матовая», с «накаткой». Его бригада потрудилась над отделкой ста с лишним столичных зданий, окрасила около полумиллиона квадратных метров стен, полов, потолков, дверей и окон. В квартирах, отделанных руками искусного маляра, живет шесть тысяч московских семей...
На Большой Калужской не только были воздвигнуты кварталы новых зданий. Строители убрали палисадники, стеснявшие проезд, и улица оказалась неожиданно широкой — полсотни метров поперек. С нее сняли трамвай, щедро залили улицу электрическим светом.
Что же осталось от пустынной Калужской дороги? Очень немного. Это красивый особняк Демидова, старинные корпуса Первой Градской больницы, сооруженные Казаковым и Бове, и здание Второй Градской больницы, выстроенное неизвестным архитектором, с колоннами по фронтону и вековыми деревьями перед фасадом и в глубине участков. Вот, пожалуй, и все, если не считать нескольких старых домиков, подлежащих сносу.
Кстати: в прошлом больницы — самые крупные здания, господствовавшие над плоским одноэтажьем улицы. Теперь вид Большой Калужской определяет новое, построенное за последние годы, а классическое прошлое стало лишь одним из элементов в облике магистрали.
Как и весь город, улица продолжает расти. Большими домами застраивается ее исток — Октябрьская площадь с вестибюлем станции быстроходной московской подземки. На противоположном конце магистрали угловые башенные здания широко распахнули крылья, открывая взору просторы юго-запада.
Здесь от Большой Калужской круто на запад поворачивает сравнительно молодое Воробьевское шоссе. Оно идет по живописному району столицы — Ленинским горам. Деревья, рассаженные по бортам той полосы шоссе, которая была проложена раньше других, так разрослись, что местами автомобиль скользит, как в зеленом тоннеле, где солнечный луч подвижными бликами играет на укатанном асфальте.
Эту местность еще нельзя назвать городской в полном смысле слова. Однако огромные площади разбиты на строительные участки, и по холмам, по склонам гор уже по-городскому строятся в улицы новые жилые дома, школы, научные учреждения. Вправо от шоссе к Москве-реке тянется парк, облюбованный физкультурными обществами столицы, устроившими здесь базы водного и лыжного спорта.
Сюда, на Ленинские горы, часто приезжают москвичи. Хорошо здесь на закате погожего осеннего дня. Одетые в «багрец и золото» горы глядятся в реку, а впереди Москва, подернутая вечерней дымкой.
Особенно красиво, когда столица включает свои ночные огни. Свет города затемняет неяркие звезды, небо становится глубже, и только лучатся вдали кремлевские звезды, будто вправленные в небосвод.
Впечатляет отсюда Москва и в часы салютов, когда вспыхивает зарево пушечных батарей, когда мгновенно загораются разноцветным сполохом, гаснут, погружая город во мрак, и снова взлетают красные, зеленые, желтые огни фейерверка...
Так выглядит сегодня Калужская сторона.
У Большой Калужской, у Ленинских гор есть своя целеустремленность, направленность всей их внутренней жизни. Это город науки.
В бывшем Нескучном (Демидовском) дворце разместился президиум Академии наук СССР. Сюда собираются крупнейшие ученые Советского Союза, здесь аккумулируется научный опыт страны.
В глубине парков и на самой магистрали виднеются здания научных институтов, музеев, вузов, лабораторий. Здесь работают над поисками новых сплавов, создают высокомолекулярные органические соединения, ускоряют рост растений, разрабатывают важные физические, химические, математические проблемы.
Подчас научные институты занимают целые кварталы. Даже жилые дома, самые большие на здешних улицах, тоже для ученых. И все будущее района связано с наукой.
Вдоль Калужского шоссе сооружается большая группа новых зданий под институты академии. Вместе с кварталами жилых домов для ученых они займут обе стороны шоссе протяженностью в два километра.
Неподалеку от Большой Калужской будет воздвигнуто одно из самых величественных в Москве сооружений — главное здание Академии наук СССР. Рядом с ним вырастут вместительные помещения музеев и шестнадцатиэтажный корпус академической библиотеки, рассчитанный на десять миллионов книг.
А на противоположной стороне, на вершине Ленинских гор, стоит новое здание Московского университета.
В том же юго-западном секторе столицы, среди новых домов-кварталов, стелется отполированный тысячами шин семидесятиметровый радиальный проспект, переходящий в автостраду. Это Можайское шоссе — столь же молодая современная магистраль, как и Большая Калужская, и еще более древняя московская дорога.
Издавна Можайская дорога служила для Руси главной сухопутной связью с Западом, важнейшим торговым и военным трактом. Со стороны Смоленска и Можайска к русской столице не раз пробивались по этой дороге иноземные захватчики: литовские князья и польские паны, ордынские ханы Тохтамыш и Едигей, французы и немцы.
Много вражеских костей накопилось за века в можайской земле. Сколько их, всяких «завоевателей», прахом легло по обочинам старой дороги!
В 1812 году, после Бородинского сражения, в ближайшей к тракту крестьянской избе подмосковной деревни Фили Кутузов созвал Военный совет. Шла речь: дать ли бой Наполеону под стенами Москвы или отступить за Москву?
Этим дням, когда было принято тягостное, но единственно возможное решение временно оставить Москву и спасти Россию — и когда армии Наполеона вышли к Поклонной горе, посвящены эпические страницы «Войны и мира».
«1 сентября в ночь, — пишет Л. Н. Толстой, — отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу...
К десяти часам утра 2 сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывшееся перед ним зрелище...
Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно со своею рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своею жизнью, трепеща, как звездами, своими куполами в лучах солнца».
Неотрывно рассматривая Москву в подзорную трубу, Наполеон приказал одному из адъютантов, как не раз уже приказывал перед вступлением в города Западной Европы:
— Составьте депутацию, которая поднесет мне ключи. Ступайте, приведите бояр!
«Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте, на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении...
Между тем в задах свиты императора происходило шопотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста...»
Прошло еще сто тридцать лет — и Можайская дорога увидела новые битвы: еще один враг, Гитлер, вопреки назидательной истории ступил на русские пути-дороги. Советская Армия разбила захватчиков, отстояла свою столицу и Родину, сделала Можайское шоссе первым переходом в дороге на Берлин.
Внешне район Можайского шоссе выглядел в старой Москве как всякое предместье. С городом его соединяла Большая Дорогомиловская улица, проходившая от заставы до Москвы-реки. Неподалеку — оживленный Арбат, а здесь вплоть до революции оставалось захолустье. Самым высоким на шоссе был единственный трехэтажный дом. С крутого, поросшего травой Москворецкого косогора только и можно было выделить здание Киевского вокзала.
В справочнике «Вся Москва» за 1916 год Можайское шоссе не значилось. Это была загородная дорога. Тут стояли харчевни, где закусывали провожавшие покойников на близлежавшее кладбище, лавки гробовщиков и мастерские надмогильных памятников. Дальше никаких построек — луга, выгоны для скота. И так до Филей, до Кунцева — дачных мест, где осенью тоже замирала жизнь и дачи запирались железными засовами.
Теперь с Поклонной горы, откуда издали смотрел на Москву Наполеон, открывается иной вид.
Широкая перестройка Можайского шоссе началась сразу же после утверждения плана реконструкции Москвы: район входил в число главных и лучших по природным условиям новых территорий города. Шоссе раздали в границах, спланировали. У Дорогомиловской заставы возникли многоярусные жилые гиганты. Четырнадцатиэтажный дом заложили с противоположного конца шоссе, у Поклонной горы. Так наметилась трасса и контуры новой магистрали.
Еще не кончилась война, как недостроенные корпуса ожили, на них снова послышался стук стальных лонаток каменщиков. Среди строителей, приходивших с фронта, были рабочие, которые трудились здесь и в мирное время.
«Этот дом, — говорил, показывая на кирпичные, чуть потемневшие стены, бригадир каменщиков Василий Королев, — мы начали класть еще до войны.. Но война помешала тогда закончить. Я прошел болота Полесья, пересек Восточную Пруссию, участвовал во взятии Кенигсберга. Всегда — и в дни боев и тогда, когда я, раненный, лежал в госпитале, — меня не покидала мысль о Москве. И вот я опять на той же стройке».
Незаметно пролетают трудовые годы. На шоссе доделывались старые и во множестве прорастали новые дома. Теперь от Москвы-реки, от Киевского вокзала до самой заставы, от заставы до Окружной железной дороги и далеко за нею простирается городская магистраль. В ней слились Большая Дорогомиловская улица, Можайское шоссе и Кутузовская слобода. На месте села Фили раскинулись новые заводы и новые дома. И пусть главная магистраль еще носит название шоссе, но сейчас оно, как и шоссе Ленинградское, благоустроенный, целиком внутригородской проспект.
Дома на шоссе стоят высокие — в восемь, а то и больше этажей. Сегодня здесь редко встретишь здание под одинарным номером — все больше так: дом №28—34, 37—45, 74—92. Это память о десятках домиков, которые уступили место новым корпусам. Здания по фасаду тянутся на сто, сто пятьдесят, до трехсот метров. В самых вместительных домах по нескольку сот квартир. Один такой дом принимает около трех тысяч жильцов — население целой улицы старой Москвы, целого уездного городка. Нижние этажи отведены то под магазин или аптеку, то для кинотеатра, то отданы детскому саду.
Магистраль теплофицирована, и уголь и дрова скоро будут окончательно вытеснены из обихода ее домов. За годы советской власти тут не только появился, но и успел уже устареть трамвай, уступив место автомобилю, троллейбусу, автобусу. Под землей в огромной трубе тоннеля летят поезда метрополитена.
Фили стали промышленной частью города и портом на Москве-реке. От села, от окраины в старом ее представлении не уцелело ничего. Только один домик, «Кутузовскую избу», стоящую меж новых зданий, обступивших шоссе, бережно сохраняет Москва. Сейчас здесь маленький музей. Экскурсанты с уважением рассматривают исторические реликвии, читают один из приказов Кутузова: «Я счастлив, предводительствуя русскими, а вы должны гордиться именем русских, ибо сие имя есть и будет знаменем победы...»
Можайское шоссе попрежнему связано с центром города через Большую Дорогомиловскую улицу и Арбат. Но скоро от шоссе проляжет еще одна магистраль. От заставы, где начинается шоссе, пойдет Ново-Дорогомиловская улица, она прорежет городские кварталы до Москвы-реки. На линии этой будущей улицы уже сейчас встают высокие здания. Перешагнув реку пролетом нового моста, магистраль пересечет Садовое кольцо и перейдет в Новый Арбат. Его пробьют через сплетение переулков параллельно нынешнему Арбату. Влившись затем в улицу Калинина, магистраль подойдет к стенам Кремля.
Таково будущее. Но древняя дорога на Можайск оставляет большое впечатление и теперь. С Бородинского моста, у начала магистрали, видна закованная в гранит Москва-река и белая тридцатичетырехэтажная гостиница «Украина», вдвое более вместительная, чем гостиница «Москва». Всегда оживленна площадь Киевского вокзала, откуда тысячи людей направляются в города и села Украины, Белоруссии, Молдавии. Над гладким простором шоссе разрастается уличная аллея. В разрывах между зданиями, сквозь листву садов, то мелькает, то снова исчезает Москва-река, она долго сопровождает шоссе. Наконец, попрощавшись с последними городскими домами, магистраль вырывается в открытое поле, переходя в автостраду на Минск.
Сухаревская площадь, Сухаревский рынок... Крестовская застава, или, иначе, Кресты, Крестовские башни... Эти названия, хорошо знакомые москвичам еще в двадцатых годах века, отбивали начало и конец 1-й Мещанской.
Была это улица тихая, довольно невзрачная. На Крестовских водонапорных башнях-близнецах, стоявших поперек мостовой, Москва совсем кончалась, и пыльный проселочный тракт петлял между лугами, огородами, погостами, деревнями — Марьино, Алексеевское, Ростокино, Владыкино.
Теперь от Садового кольца, от Колхозной площади отходит важная городская артерия: она включает 1-ю Мещанскую, ее прямое продолжение — Ярославское шоссе, ведет к Всесоюзной сельскохозяйственной выставке и уходит дальше на север.
На 1-й Мещанской места многих одно-двухэтажных домиков заняли высокие современные здания, по улице проходят маршруты всех видов городского транспорта, и в тринадцатиэтажный жилой дом врос вестибюль станции метро «Ботанический сад».
Еще большие перемены и контрасты на Ярославском шоссе.
Давно нет в помине Крестовских башен, и по бокам широченного шоссе не луга и погосты, не деревенская глушь, а скопления десятков больших зданий. И краны, краны, краны...
Сельский тракт превратился в один из оживленнейших въездов в столицу. Ближе к нынешней окраине города шоссе взбегает на громадный путепровод. Поставленный на высокие столбы, он под острым углом перекрывает многорельсовые железнодорожные пути, давая свободу машинам, автоколоннам. Ярославский путепровод — самое большое мостовое сооружение в Москве: над поездами, складами, домами перекинуто полтора километра асфальто-бетонной дороги.
На шоссе и прилегающих к нему землях продолжают строиться здания, кварталы, городки новых домов. Одновременно идут обширные перепланировочные работы.
Неподалеку от аркады старинного Мытищинского водовода родилась новая насыпная трасса шоссе, — прямая, вдвое более широкая, она спускается к Яузе и перешагивает ее новым массивным мостом.
Недавно на магистрали была еще одна «водная преграда»: шоссе пересекала маленькая заболоченная речушка Копытовка. Копытовку заключили в трубу, а пойму засыпают, поднимают. Сюда, между прочим, сваливают и породу из шахт новой линии метро, ведущей к сельскохозяйственной выставке. На бывшем берегу бывшей болотистой речки уже разместились кварталы гостиниц для экскурсантов ВСХВ.
Ранним апрельским утром 1954 года к малоизвестной улице Извилистой и переулку Серому дорожники стягивали свою технику. Сильные грузовики с прицепами везли гусеничные экскаваторы, бульдозеры. В эти же дни свыше ста семей покидали здешние домики, перебираясь в новые квартиры, предоставленные Московским Советом.
Прошло два месяца, и от Извилистой улицы, от Серого переулка следа не осталось. Теперь здесь красивый поворот с Ярославского шоссе к центральному входу Всесоюзной сельскохозяйственной выставки.
Сельскохозяйственная выставка... Ее открытие — одно из наиболее знаменательных событий в жизни послевоенной Москвы.
Выставка чувствуется в городе задолго до приближения к ее главному входу.
После открытия выставки летом 1954 года среди всевозможных направлений, по которым движутся потоки городского транспорта, в Москве появилось новое мощное течение. Как река, принимающая притоки, оно всасывает прибывающие со всех концов столицы переполненные троллейбусы, трамваи, автобусы, подвижные вереницы автомобилей и направляет их по руслу 1-й Мещанской — Ярославского шоссе.
Главный вход на выставку — многопролетная, светлая гранитная арка со скульптурной группой: тракторист и колхозница с поднятым снопом золотой пшеницы.
За сводами арки перед оживленным людским прибоем распахивается панорама выставки.
Выставка — это целый город с площадями, аллеями и цветниками, прудами и великолепными фонтанами, с обширной зоной отдыха.
На просторах выставки — семьдесят шесть основных павильонов и свыше двухсот других сооружений, где показаны достижения Советского Союза в области механизации и электрификации сельского хозяйства, растениеводства, животноводства.
В 1954 году участниками выставки были утверждены сто пятьдесят четыре тысячи девятьсот шестнадцать передовиков и организаторов сельского хозяйства, три тысячи девятьсот одиннадцать колхозов, тысяча триста шесть совхозов, четыреста девятнадцать машинно-тракторных станций, три тысячи двести пятьдесят четыре животноводческие фермы, пятьсот тридцать четыре научно-исследовательских и опытных учреждения, две тысячи триста школ, станций и кружков юных натуралистов.
Выставку строили пятьсот архитекторов, более четырех тысяч художников, скульпторов, графиков, семьсот пятьдесят инженеров и сотни других специалистов-строителей.
В дворцах-павильонах, украшенных национальными орнаментами, на тысячах стендов— все, чем богаты плодородные земли нашей Родины: хлебные злаки, овощи, горки отборных плодов, хлопок, чай, всевозможные экспонаты животноводства, пчеловодства, виноградарства, изделия из сельскохозяйственного сырья, все применяемые на полях машины. Воздух напоен ароматом фруктов и меда, пряными запахами цветов. Все, что здесь есть, — результат объединенных усилий колхозного крестьянства, науки и техники.
Выставка — яркое праздничное зрелище и всенародная школа передового опыта.
В 1954 году выставку посетило около восьми миллионов человек.
Сельскохозяйственная выставка не входила в план реконструкции Москвы, но она, помимо своего прямого назначения, заняла крупное место в новом городе. Выставка не только превратила северную окраину Москвы в цветущий город-сад. Она свободной непринужденностью расположения зданий, красотою и народностью архитектурных форм, своими фонтанами и водопадами, цветами и коврами газонов, стройными аллеями и беседками возле водоемов, — она как бы содержит в себе вещественные, ощутимые черты Москвы будущего...
Большие работы проведены в районе Ярославского шоссе— 1-й Мещанской. Но строителям предстоит еще немало потрудиться, чтобы закончить реконструкцию этой девятикилометровой магистрали.
Каждый, кто ездил на выставку, видел на магистрали еще много ветхих домов, неблагоустроенные и пустые участки. Поэтому строительные работы здесь все развиваются, уступая по размаху лишь юго-западу и Ленинградскому шоссе.
По генеральному плану на 1-й Мещанской — Ярославском шоссе строится примерно сто пятьдесят тысяч новых квартир. Перепланировке подвергнется площадь Рижского вокзала, товарная станция будет выведена отсюда, и на ее месте возникнут кварталы жилых домов.
На магистрали предстоит не только много сделать, но и делать лучше, чем прежде.
До последнего времени дома возводились по индивидуальным проектам разных мастерских, что отразилось на целостности застройки. Резко и непонятно, почему колеблется высота зданий от пяти до четырнадцати этажей. Одни здания изобилуют эркерами, другие — лоджиями, у третьих, наоборот, голый фасад. Новые дома смотрят на улицу окнами ста разных типов и размеров.
Формирование глубинных кварталов не должно отвлекать от выравнивания застройки самой магистрали. Вдоль 1-й Мещанской даже в начале 1955 года можно было найти участок, где на ста метрах стоял десяток полукаменных, полудеревянных домиков, которые без больших сожалений можно снести и заменить одним многоэтажным зданием.
Перед магистральной мастерской, проектирующей будущее 1-й Мещанской -- Ярославского шоссе, стоит задача превратить магистраль и тяготеющие к ней территории в один из лучших районов столицы. Этому помогает обилие зелени -- сады ВСХВ, парк имени Дзержинского с музеем «Останкино», Главный ботанический сад Академии наук и старый Ботанический парк на 1-й Мещанской. Новые парковые полосы появятся вдоль Яузы и других речек, вдоль железных дорог. На берегах Яузы возводятся больничные корпуса, и близость больших зеленых массивов благоприятно скажется на их микроклимате.
Есть в Москве магистраль, дата второго рождения которой совпала с днем 800-летия города, — это бульвары, идущие от театра Советской Армии к центру города.
Все началось весной 1947 года, когда было решено к празднику переодеть и привести в порядок проезды запущенных бульваров и Трубную площадь.
В мае уже вся трасса превратилась в сплошную строительную площадку. Улица «встала дыбом»: всюду горы влажной земли, плит и камней, груды старых рельсов, развороченная мостовая, и отовсюду несется лязг экскаваторов, стук отбойных молотков. За улицу взялись архитекторы, скульпторы, инженеры, специалисты зеленого строительства, осветители, дорожники. Работа шла одновременно под землей, на земле, над землей.
Внизу метростроевцы прокладывали новое русло Неглинки. Чуть выше, но все еще под землей, рабочие тянули трубы газовой магистрали. Над ними какая-то машина легко вырывала из потрескавшегося асфальта трамвайные рельсы вместе со шпалами. В основание мостовой дорожники укладывали прочный — вечный!—цементно-бетонный пласт. Отделяя проезжую часть от бульваров, рабочие устанавливали чугунную решетку. Садоводы сажали деревья и засевали газоны. А по обеим сторонам улицы стояли передвижные леса, собранные из мелких металлических труб, и было слышно, как шипят пескоструйные аппараты, очищая стены домов от многолетней пыли.
Строителям дружно помогало соседнее население. На линии работ можно было встретить пожилого инженера, занятого посадкой цветов, пионера, домашнюю хозяйку, студента, врача, продавца универмага.
Почти круглые сутки кипела работа, и все, что значилось в проекте, по порядку занимало свое место на магистрали.
Когда к славному юбилею столицы работы закончились и грохочущая армада строительных машин перебралась на другие улицы, все увидели, что магистраль получилась чистая, свободная, в богатом зеленом уборе.
На Трубной площади, расположенной в низине, сжатой с двух сторон крутыми спусками Рождественского и Петровского бульваров, снесли несколько ветхих зданий, и она выросла чуть ли не вдвое. Посреди площади сделали большую круглую клумбу с бордюром из серого гранита.
Вход с площади на Цветной бульвар открывают круглые «ростральные» колонны, высеченные из глыб цветного камня, с бронзовым орнаментом и гроздьями лун-фонарей. Вдоль бульвара идет широкая центральная аллея, покрытая красноватой кирпичной крошкой.
За разливом Самотечной площади Цветной бульвар вливается в старый Екатерининский парк и подходит к перестроенной несколько ранее площади Коммуны. От прошлого эта площадь получила лишь здание бывшего Екатерининского института — ныне Центральный Дом Советской Армии. Над площадью возвышается колоннада театра с широко раскрытой лестницей-трибуной главного подъезда.
Словно широкая река, обтекает город шестнадцатикилометровое кольцо Садовых улиц. Оно то поднимается на холмы, то опускается в низины, проходит по мостам через реки, пересекает все радиальные магистрали.
Москвичи так привыкли к этим улицам, так сжились с ними, что давно уже забыли о сравнительно недавнем времени, когда Садовые были зажаты палисадниками и частоколом заборов, пестрыми доходными домами, возведенными по обочинам проезда. По узкой ухабистой улице автомобили и пролетки пробирались гуськом, нависая кузовами над щербатым тротуаром. На бойких перекрестках, где поперек улицы, как нарочно, торчали дома или лавки, в воздухе стоял разноголосый людской гомон, гудели автомобили, звенели трамваи, переругивались извозчики. Москвичи называли эти перекрестки «мышеловками».
Площади-рынки Садовых улиц — Сухаревская, Смоленская, Сенная — были исполосованы рельсами трамвайных путей и донельзя заставлены бревенчатыми, дощатыми, фанерными ларями, коновязями, телегами с задранными вверх оглоблями, возами с дровами и сеном.
Все это в прошлом. Садовые улицы раздвинулись до шестидесяти-семидесяти метров, площади очищены, здания, мешавшие движению, снесены или отодвинуты в стороны. Садовое кольцо получило неизмеримо большую транспортную нагрузку, но лишь на пересечениях с радиальными лучами приостанавливаются бегущие во много рядов автомашины. Глубоко под Садовыми идут поезда кольцевой линии метро — скоростной электрической магистрали, не знающей перекрестков.
Первое время, когда магистраль только что расчистили, она казалась пустынной — так не соответствовали огромной ширине улиц их старые низенькие дома. Но тотчас же по всем Садовым началось бурное строительство, появились участки, почти сплошь занятые высокими новыми домами — и диспропорция стала исчезать.
Новые, преимущественно жилые здания возникают на всех Садовых десятками. И в той части кольца, где еще не проведена реконструкция, за заборами или старыми домами тоже виднеются этажи новых больших зданий. Они ждут окончания планировки улицы, чтобы встать на них и придать магистрали завершенность.
Пройдемся, читатель, по окраинам Москвы.
Вот Красная Пресня, коренной рабочий район, вписавший в революционную летопись памятные страницы — их и поныне с уважением перелистывает молодое советское поколение.
Была старая Пресня типичным «худшим кварталом» города: заброшенная, полуголодная, битком набитая рабочим людом — дешевой добычей заводчиков и фабрикантов.
Труд — каторга: по четырнадцать, а то и по шестнадцать часов не выходили ткачи из пыльных мрачных цехов Прохоровской мануфактуры. По пути домой, скажем из вагоноремонтных мастерских, подстерегали рабочего человека пять пивных, шесть трактиров, две «казенки», харчевня и еще пять лавок с водкой.
Дом — душный барак или каморка фабричной казармы. «Ни газет, ни книг не видали. О театрах, клубах, об ученье не мечтали», — вспоминают старые рабочие Пресни. Труд мастеровых, безрадостное детство и нищая старость — все шло в доход хозяину-капиталисту.
Недаром именно пролетарская Пресня, на вид пришибленная и безответная городская окраина, в дни первой русской революции оказалась центром взрыва народного гнева. Битва за Красную Пресню была главным эпизодом Московского вооруженного восстания.
7 (20) декабря 1905 года, в неурочный час, взвыла над Пресней тревожная сирена Брестских железнодорожных мастерских — сигнал начала всеобщей политической забастовки, начала восстания. Торопясь и обгоняя друг друга, устремились к воротам заводов и фабрик пресненские ткачи и красковары, мебельщики и железнодорожники.
По всему городу появились листовки-обращения Московского комитета партии к рабочим:
«Пусть ни одна рабочая рука не коснется станка и машины, пусть ни одна фабричная труба не задымит, пока не отомстим мы за пролитую кровь наших братьев! Сил нет терпеть дольше. Вставайте, товарищи! Вооружайтесь кто чем может! Да здравствует стачка! Да здравствует вооруженное восстание измученного народа!».
Восставшая Пресня одной из первых в городе сформировала боевые дружины, выставила на улицах вооруженные рабочие патрули и посты. Запирая дорогу царским войскам, дружинники и рабочее население опоясали Пресню укреплениями.
От Пресненской заставы по основной коммуникации восставших — по Большой, ныне Красной, Пресне шла боевая линия из десяти баррикад: они защищали от врага главную дорогу вглубь района. Сильнейшей была головная баррикада, воздвигнутая близ Зоопарка. Сложенная из опрокинутых телег и саней, спиленных уличных столбов, снятых с петель домовых ворот, засыпанная снегом и залитая водой, эта баррикада обледенела и стала настоящей крепостью.
Дружинники героически сопротивлялись жандармским и казачьим войскам, двинутым против мятежной рабочей окраины, однако силы были слишком неравны. Самодержавие стянуло в Москву двенадцать артиллерийских батарей, двадцать три эскадрона конницы и одиннадцать пехотных полков, в том числе части царской гвардии, спешно вызванной на подмогу из Петербурга. И вот после подавления восстания в других частях города все эти войска обрушились на пресненских дружинников, половина которых была почти безоружной.
Рабочая Пресня упорно отстаивала свой район. На всех баррикадах разгорелись ожесточенные схватки. Но трудно драться одному против десятков, со старой винтовкой против пушки. Положение восставших усложнялось с каждым днем, и 17 декабря разыгрался драматический эпилог.
Подтянутая сюда тяжелая артиллерия прямой наводкой била по домам, по укреплениям, по улицам. Зарево встало над Пресней. Каратели захватили баррикады Горбатого моста. Началась дикая расправа. Солдатам было приказано «пленных не брать». Штаб восстания отдал приказ: «Прятать оружие и уходить с Пресни, а по возможности из Москвы». Отойдя под прикрытием баррикады у Зоопарка, дружинники сами взорвали свою ледяную крепость: она отразила все атаки и устояла до конца.
Подвиг рабочих не пропал даром, их жертвы были не напрасны. Ни расстрелы, ни пытки, ни бесчисленные аресты и ссылки не поколебали их преданности революционному знамени. И когда подошел 1917 год, Пресня поднялась, как один человек. Снова жаркие бои у Горбатого моста, на Кудринской площади. Но времена уже не те, да и пушки, пулеметы теперь уже в руках у народа, и он хорошо научился владеть ими.
Славится Красная Пресня и своими победами на трудовом фронте. При советской власти она обстроилась, выросла вширь и ввысь. Изменились экономика, быт, хозяйство — вся жизнь Пресни. Бывшая прохоровская вотчина превратилась в крупнейшее всесоюзное предприятие — Краснознаменную Трехгорную мануфактуру имени Дзержинского. Рядом с этой старейшей московской фабрикой возникла новая металлопромышленность, машиностроение, химические производства. Над всей округой и до горизонта, сколько зрение достает, высятся повитые дымками трубы старых и новых заводов, комбинатов, теплоцентралей.
Пресня сегодня — один из основных промышленных районов столицы.
Яркий пример преображения старой Пресни — поселок имени 1905 года.
Когда-то здесь, у заставы, кончался город: старый трактир у дороги, мусорные свалки, огороды охотнорядского ресторатора Тестова. Теперь тут стоит новый город с улицами высоких зданий.
Строительство поселка началось в 1927 году. Три года спустя на пустом месте встало около сорока корпусов. В новые квартиры, о каких и думать не могла пролетарская Пресня в недоброе старое время, переехало тридцать тысяч рабочих. Среди жилых домов — новые школы, поликлиники, ателье мод, клуб, универсальный магазин.
...Едва занимается утро над городом, а по улицам, позванивая, уже бегут первые трамваи, выходят на линии автобусы. Все больше людей на остановках. Вот зазвучали над Пресней вперекличку заводские гудки. Начинается новый трудовой день.
С каждым годом жизнь уходит все дальше от тех дней, когда коммунисты впервые подняли русский рабочий класс на вооруженную борьбу с царизмом. Но чистая народная слава не тускнеет от времени. И сейчас, почти полвека спустя, на Красной Пресне все напоминает потомкам о первой революции. Облик района уже давно неузнаваем, но героическое прошлое незримо присутствует среди нас и будет еще долго жить в названиях пресненских улиц и площадей: Декабрьская, Баррикадная, площадь Восстания, мост 1905 года, Дружинниковский сквер. В саду пионеров, раскинувшем свои аллеи на месте сгоревшей дотла фабрики, стоит скромный обелиск из дикого камня — он славит героев декабрьской битвы пролетариата.
В небольшом деревянном домике разместился Историко-революционный музей Красной Пресни. Здесь на стендах — отражение прошлого Пресни и основных событий памятного 1905 года.
Вот макет общежития Прохоровской мануфактуры. Вот старый гудок Брестских мастерских, возвестивший начало восстания: он занимает почетное место и бережно заключен в музейный стеклянный футляр. Вот фотографии дружинников — простые, открытые, мужественные рабочие лица. Боевые, тронутые ржавчиной маузеры и винчестеры под стеклом. Скрытая в нише электрифицированная панорама боя у Горбатого моста.
Притихшие посетители, преимущественно молодежь, рассматривают не только экспонаты, но и поглядывают исподтишка на человека, который ведет их из комнаты в комнату: седоусый рабочий Сергей Павлович Симонов не только директор музея, но и бывший дружинник, живой свидетель и непосредственный участник всего, что он показывает теперь молодежи в маленьких залах районного музея.
Есть непреложные законы природы. Тот же Сергей Павлович, хранитель музея, лишь отдаленно схож теперь с фотографической карточкой крепыша-бойца из дружины печатников — он постарел, поседел. Многих участников отгремевших событий и вовсе не осталось в живых. Но живет их подвиг, живет революционный дух Красной Пресни.
Славное прошлое не только учит в музее и напоминает названиями улиц. Главное в том, что на традициях отцов и дедов воспитываются новые поколения краснопресненцев — стойкие, упорные, сильные.
Это она, молодая рабочая Пресня, на месте пустырей и трущоб, над первыми камнями, положенными в Пятом году, построила нынешние свои улицы. И если есть еще тут домики столетней кладки, ушедшие в землю полуподвальными этажами, то скоро и им придет конец. Все краснопресненцы работают над этим безустали.
Направимся в противоположную, восточную часть города, к заставе Ильича.
Здесь старожилы поведут вас на сквер посреди площади и покажут отшлифованный дождями и ветром черный каменный столб, а на столбе надпись: «От Москвы — 2 версты. 1783 год».
Вам посоветуют еще познакомиться с книгой «Описание столичного императорского большого города Москвы, собранное в 1775 году». О здешних местах в ней есть такая запись: «У большой Володимерской дороги — застава Каменная, называется Рогожская». При заставе — Ямская слобода. «В оной слободе ямщиков и поселившихся разных чинов людей мужского и женского пола 528 человек, дворов 100». Вокруг слободы — луга и пахотное поле, но «хлеба средственны, покосы худы». Позже у «Володимерской» дороги поставили дымные цехи Гужон, Дангауэр и Кайзер. Около завода Дангауэра появилась рабочая слободка.
Такова предистория двух больших московских районов — Первомайского и Калининского — с многотысячным населением, живущим ныне за заставой Ильича, бывшей Рогожской, что сама отстояла от города на две версты, и вдоль берущего начало у заставы шоссе Энтузиастов, бывшей Владимирки.
«Правда» писала о вчерашнем и сегодняшнем дне этой окраины:
«Здесь, в пыли и унынии, кончался город. Кривая, угрюмая улица лениво всползала на бугор и упиралась в шлагбаум. Полосатое бревно со скрипом ворочалось на ржавом шкворне, пропуская телеги. Дальше, теряясь в Измайловском лесу, простиралась кандальная Владимирка, арестантский тракт из Москвы в Сибирь.
У Горбатого моста, слева от Дангауэровской слободы, ссыльные прощались с женами. По обе стороны дороги стояли заплаканные женщины с узелками в руках. Конвойные гнали партию дальше, и, оглядываясь в последний раз, арестанты видели тоскливое, гнетущее сердце убожество Дангауэровской слободы, ее сгорбленные хибарки, кособокие заборы, непросыхающие лужи и босоногих зачумленных ребят, высыпавших на дорогу. Это прощальное видение города оставалось в душе горьким воспоминанием. Казалось, заодно с женами неутешно горюет каждая улочка московской рабочей окраины, провожая на каторгу своих сынов.
Город недружелюбно поглядывал на окраину, отгородившись от рабочей слободы Старообрядческими, Бобылевскими, Вдовьими переулками, выставив, как заслон, купола церквей и непролазную грязь немощеных тротуаров. Город тяготился своей ненадежной окраиной. Но обойтись без нее нельзя было. В цехах Гужона и Дангауэра надо же было кому-нибудь гнуть спину. И как бы вымещая свою злобу, свою ненависть к рабочей окраине, купецко-дворянский город оставил ее без уличного освещения, без воды, без мостовых — в грязи и мраке.
Дангауэровцы не заставили себя ждать в 1917 году, когда завязался бой с юнкерами и полицейскими у Рогожской заставы и на Яузском мосту. Многие дангауэровцы ушли воевать с белыми, многие переехали потом в освободившиеся от «хозяев» города квартиры Садового и Бульварного кольца. Но куда больше обитателей Дангауэровки, не покидая своей слободы, зажили в просторных, благоустроенных квартирах многоэтажных домов, поднявшихся на месте слободских избушек.
Вправо от шоссе Энтузиастов, там, где кончался когда-то город и начинали свой этапный путь царские узники, стоят два девятиэтажных дома, открывая широкий Центральный проезд, озелененную просторную улицу, всю в пятиэтажных домах. Трамвайная остановка так и называется: «Новые дома». Трамвай уходит дальше по шоссе, город продолжается, большой, шумный, многоэтажный город с магазинами и яркими фонарями, с асфальтом и стоянками такси. Где началась окраина? У заставы или у Горбатого моста? Трудно сказать, где мы расстались с городом и попали на окраину. На улице Горького такие же вот кирпичные громады... Универмаг и школа в точности такие же, как и те, что расположены в районе Арбата и на Красной Пресне... Это — органическая часть города, включенная в высоковольтную сеть реконструкции».
Застава Ильича входит в Первомайский район Москвы, Дангауэровка — в Калининский. На территории районов живут и трудятся рабочие известных на всю страну заводов.
Сталевары и прокатчики «Серпа и молота» — бывшего «Гужона», от которого, как говорят старые рабочие, осталась одна труба, да и та на двадцать метров передвинута, — производят высшие сорта легированных сталей. Завод «Фрезер» — точнейший режущий инструмент. «Москабель» выпускает изделия шести тысяч наименований. Здесь же находится один из учебных и научных центров столицы: Всесоюзный электротехнический институт, Энергетический институт имени Молотова, Нефтяной, Пластических масс, шеститысячный студенческий городок. Одна из улиц так и называется: Студенческая.
Растут молодые восточные районы города. Они уже отодвинули границу Москвы за Измайловский лесопарк. От старой заставы, где начиналась Владимирка, «средственные» хлеба и «худые» покосы, остался лишь столб на площади Ильича. Не только вокруг заставы, но и вдоль шоссе город далеко вывел колонны новых домов и громады цехов. Москва и Горький, куда идет шоссе Энтузиастов, за последние двадцать лет уже «приблизились» друг к другу на восемь километров.
По другую сторону шоссе Энтузиастов, на юго-востоке Москвы расположен еще один промышленный район столицы. На месте Сукина болота на километры раскинулись такие великаны социалистической индустрии, как автомобильные заводы, 1-й Государственный подшипниковый завод, «Динамо», мясокомбинат и товарная гавань города — Южный порт.
Большая часть этой промышленной зоны входит в район Москвы, названный Пролетарским. Но в этом рабочем районе не найти параллелей с Веддингом или Нейкольном довоенного Берлина или с мрачными фабрично-заводскими окраинами Лондона, Парижа, Нью-Йорка.
Когда выходишь из вестибюля станции метрополитена «Завод имени Сталина», оказываешься в сердце нового района. Шарикоподшипниковская, Авиамоторная, Велозаводская, Автозаводская и другие здешние улицы со столь характерными названиями — все это новое, недавнее.
Три четверти жилой площади района выстроено за годы советской власти. У одного автозавода имени Сталина свыше двухсот жилых зданий. А завод все строит и строит, и каждый год вселяет в уютные, пахнущие свежей краской квартиры по нескольку сот рабочих семей.
Здесь стоял угрюмый, обомшелый Симонов монастырь. Сейчас на его месте горит огнями рабочий Дворец культуры — один из лучших клубов Москвы.
Нет Симоновской слободы, как прежде назывались эти места, — есть Ленинская слобода.
«Слобода...» Как не вяжется это слово с новым обликом окраинных районов столицы!
Слобода — и отличные автомобильные магистрали. Слобода—и улицы семиэтажных зданий. Слобода — и всемирно известный институт или крупнейший в Европе заводище. Слобода—и гранитные набережные, фонтаны, метро...
Взглянешь на московскую окраину и видишь, как изживают себя старые понятия: «слобода», «застава», «вал», «поле» «роща», «село».
На плане Москвы все еще стоит: Крестьянская застава, Бутырский хутор, Соколиная гора, Дмитровское шоссе Госпитальный вал, Перово поле, Марьина роща, село Черкизово.
Но это уже не села и хутора, не поселки и не просто шоссе а городские улицы, неотделимые районы Москвы.
Всмотритесь в облик окраины, измерьте большие уверенные шаги, которыми идет вперед каждой своей частицей великий город, и вы представите грандиозность труда его строителей.
Какие штрафы грозят тем, кто затевает ремонт в своей квартире
Теория и практика
Кредиты могут быть разными. Попробуем разобраться в их главных отличиях и основных особенностях:
Кредиты могут быть разными. Попробуем разобраться в их главных отличиях и основных особенностях:
